Если я когда-либо вообще доберусь до этой больницы. Потому что до станции доехал с твердой уверенностью, велосипед не мой транспорт передвижения. Мы явно друг другу не подходим. И это при том, что физически я парень не слабый. Просто крутить педали не так уж весело, как могло показаться.

Поэтому, добравшись до Квашино, я все же узнал, как скоро ближайший автобус и сколько стоит билет. Зачем мне эта информация, если денег все равно нет, не знаю. Оказалось, рейсовый подойдёт через пять минут.

Встал вопрос, куда деть велосипед. Не мог же я его бросить посреди улицы. Ольга Ивановна потом меня прибьет, если что-то случится с ее имуществом. Второй вопрос, не менее волнительный, как уговорить водителя взять одного пассажира бесплатно.

Велик отпер к станции. Прислонил его к забору прямо напротив входа в здание вокзала. Все равно я не на долго. Да и коммунизм тут повсюду. Кому нужен старый, облезлый велосипед. А он реально был очень старый и очень облезлый.

В итоге, когда подошёл автобус, я был готов к путешествию в сторону Воробьевки. Сначала, правда, пришлось рассказать печальную историю про утерянный кошелек и бедную одинокую бабушку, ожидающую меня в больнице. Женская половина слушателей растрогалась. Одна из тёток сказала, что оплатит билет. Я, довольный и счастливый, забрался в автобус, который был набит людьми под завязку. А у меня имелась в руках ещё эта дебильная сумка с яблоками и термосом. Если я брался за нижнюю перекладину, которая шла по сиденью, то молотил сумкой мужика, сидевшего с краю, прямо по плечу. Если просто брал в руку, то она упирался в тётку, стоявшую рядом. Если пытался держаться за верхнюю перекладину, то вообще сумка оказывалась на голове у того же самого мужика.

Короче, пока добрался до Воробьевки, проклял все на свете. Лучше бы пешком пошел, честное слово.

На конечной остановке вывалился на улицу красный, потный, но счастливый от того, что хоть в одну сторону добрался.

Найти больницу было несложно. Я помнил, куда в прошлый раз ушли Наташка и Переросток. Как только свернул за угол, сразу увидел трехэтажное здание с вывеской возле входной двери. На двух лавочках, расположенных прямо напротив крыльца, сидели несколько человек. Некоторые из них были в каких-то подозрительных то ли пижамах, то ли костюмах. Так и не понял, если честно. Мое не очень хорошее мнение о деревенской больнице укрепилось. Если вдруг в Зеленухах случится заболеть, я лучше буду лечиться народными средствами.

Внутри было тихо, но, слава богу, прохладно. На улице, к примеру, жарило так, будто мы не в средней полосе находимся, а в Африке.

Покрутил головой, соображая, у кого вообще можно поинтересоваться, где лежит Нина Григорьевна. Особенно, если учитывать тот факт, что ее фамилию я не знаю.

Больница выглядела, как старое, очень старое здание. Посреди коридора имелись две высокие двери, за которым шла широченная лестница. Рядом с дверьми стояли стол и стул, на котором висел теплый жилет. Кому он вообще мог понадобиться при такой жаре, не знаю. Так понимаю, здесь должен сидеть какой-то дежурный. Но, естественно, никого не было.

Я решил, что более разумно заглянуть в первый попавшийся кабинет и спросить, в какой палате, на каком этаже может находиться женщина, которую забрали врачи с подозрением на отравление. Главное, в коридоре тоже было пусто. Ни одной души. Скорее всего, дело в том, что время перевалило за обед и активная больничная жизнь закончилась. Хотя, застать здесь Наташку я все же надеялся.

Покрутил головой и шагнул к кабинету, находящемуся неподалёку от лестницы. Культурно постучал, потом заглянул внутрь.

За столом сидела женщина в белом халате и белой же шапочке. На вид ей было ближе к сорока. Чуть в стороне стояла ширма, стул и даже имелся умывальник. На столе перед тёткой лежала раскрытая книга.

— Здравствуйте. Скажите, пожалуйста…

— Напоила его живой водой, он и ожил! — очень громко, будто у меня на лице написано, что я глухой, сказала вдруг врач, глядя при этом вопросительно мне в глаза.

Я немного прибалдел. Просто фраза была неожиданной. А главное, непонятно, чего она вообще кричит. Слышно прекрасно. Причем не только мне, но и наверное тем, кто находится на третьем этаже.

— Вы простите…

Женщина вдруг поднесла палец к губам, показывая мне, чтоб я заткнулся, а потом, так же громко, сказала.

— Поднялся Иван Царевич и пошел искать стрелу. День шел, два шел…

Я сдал назад, медленно закрыл дверь и посмотрел на табличку, которая там имелась. Был уверен, увижу слово "психиатр". Но нет. Было написано " дежурный врач".

Ладно. Снова заглянул внутрь. Картина — та же.

Женщина за столом вопросительно смотрит на меня, даже головой кивает, мол, что тебе надо, пацан? Но при этом громко, очень громко, говорит.

— Не плачь, Иван-Царевич, будешь ты жить лучше прежнего!

Ну, думаю, все. Надо валить. Искать, у кого ещё можно спросит про Нину Григорьевну. Закрыл плотно дверь, пошел к соседнему кабинету. Кто-то же должен тут быть адекватным. Снова культурно постучал и потянул створку на себя.

Кабинет был почти полной копией первого. С той лишь разницей, что за столом сидела женщина, значительно старше предыдущей. Если говорить совсем откровенно, бабуля лет семидесяти, эдакий божий одуванчик в белом чепце набекрень. Я вообще не знал, что в больнице доктора в чепчике ходить могут. Нет, видел, конечно, на всяких тематических вечеринках тёлочек с такими штуками на голове, но чтоб вот так, официально, в медицинском учреждении.

— Ооооо…Ну, наконец-то… А я жду тебя, милок, уже почти час. Заходи!

Вот я сразу понял, что меня точно с кем-то перепутали. И, естественно, попытался старушке об этом сказать.

— Слушайте, я собственно говоря…

— Так. Склонен к спорам.

Старушка вдруг схватила ручку, лист бумаги и начала что-то строчить.

— Да вы не поняли. Я, собственно говоря, просто спросить...

— Иди сюда. Бегом. Присядь.

Бабуля указала на стул, который стоял рядом с ее столом. Ну, думаю, ладно. Видимо, простой жизни мне не видать уже никогда. Обычная попытка узнать место нахождения Нины Григорьевны превратилась в очередной квест.

Я шагнул в кабинет, протопал до места, в которое шариковой ручкой тыкала врач, хотя я уж и не знаю, врач ли, а потом снова открыл рот, собираясь поинтересоваться, где у них находятся больные с отравлением.

— Так…Ясно. Легко поддается чужому влиянию… — Старушка написала очередную фразу на листе.

Тут я просто охренел. Ещё одна психованная, что ли? Зря я табличку у главных дверей не проверил. Может, это не простая больница а форменная дурка.

— Позвольте, но Вы же сами сказали!… — Это я попытался не согласится с чужим влиянием. Чисто ради принципа. Ничему там никто не поддается.

Бабуля, не поднимая головы и продолжая писать, заявила.

— Склонен к агрессии.

У меня дыхание от возмущение сперло. Нормально? Зашёл, блин, вопрос задать, а меня тут в психи записали. Внутренний голос настойчиво принялся гундеть: “Вставай, дурак. И вали отсюда”.

Но мне просто до ужаса было жаль потраченного времени и сил. Пилил сначала до станции с этой дебильной сумкой, потом на автобусе всю дорогу слушал то от мужика, то от тетки про себя и свою родню до пятого колена. И что? Все зря? В одном кабинете — странная женщина сказки рассказывает. Тут вообще — клиника. Если я не добьюсь, где лежит Нина Григорьевна и уйду с пустыми руками, меня просто хватит Кондратий от злости. Можно, конечно, пойти по этажам, заглядывая в каждую дверь. Но тоже вариант такое себе.

Поэтому решил не торопиться и попробовать ещё раз узнать, как разыскать нужную палату. Думаю, ну, подожду, пока старушка ерунду свою писать перестанет. Сидим. Молчим. Три минуты. Пять минут. Бабуля так же, не отрывая взгляда от бумаг, закончив строчить одно, тут же перевернула лист и начала писать на обратной стороне.

— Легко впадает в депрессию…

Все. Тут я не выдержал.