Я проследил за взглядом Матвея Егорыча. Там сидела знакомая кошка. Вот её точно теперь ни с кем не перепутаю. А говорят ещё, они все одинаковые. Только окрас разный. Хрена там! Морда у нее была хитрая, взгляд — выразительный. В нем прямо отчётливо читалась мысль: «Я вас помню, идиоты».
— Лизка отирается тут. Значит, сейчас моя кобыла прискачет. Они же, как эти … Штепсель с Тарапунькой. Все время вместе. Не каждая собака так следом ходит, как Лизавета за Зинкой.
Матвей Егорыч окунул валик в ведро с краской, а потом со всей силы плюхнул его на стену и принялся с остервенением красить. С таким остервенением, что во все стороны летели брызги.
— Поругались? — Переросток с сочувствием посмотрел на Егорыча, попутно свободной рукой стирая капли краски с лица. К деду Моте он находился ближе, чем я.
— Поругались? Нет. Зачем ругаться? Чуть не прибил ее. Без всякой ругани. Она Бориса собралась продать. Борьку моего! Дура, а не баба. Утром смотрю, собирается сама и козла, значит, во двор вывела. Верёвку вяжет. В соседнее село намылилась. К родственнице дальней. А все потому, что я дома не ночевал. Ну не стервь тебе? Отыграться решила на самом дорогом.
— Ага … — Андрюха хохотнул. — Ясное дело, в соседнее. В нашем-то его никто не купит. Дураков нет.
— Я вот тебе сейчас морду то раскрашу… под хохлому… — Матвей Егорыч угрожающе поднял валик и направил его в сторону братца.
— Да ладно, чего Вы? Ну, ведь правда. У Бориса характер не сахарный. А толку никакого. Он не коза, молока не даёт. Производитель из него… Сами понимаете… — Переросток пожал плечами.
— Знаешь, что… — Дед Мотя в сердцах швырнул рабочий инструмент на газетку, лежащую рядом, а потом посмотрел вдаль грустным взглядом. Вид при этом у Егорыча был трогательный. Не знал бы, что речь о козле, решил бы, близкого человека теряет.
— Борька — это товарищ мой. По несчастью. Мы с ним, как Парижская коммуна, того и гляди, падем в борьбе против врага. А ты говоришь, польза…Какая польза может быть от друга? Дурак ты, Андрюха. Точно дурак. Кыс-кыс… Иди сюда, гадина.
Матвей Егорыч сел на корточки, резко сменив тему, и позвал Лизку.
Та в ответ только что не подняла лапу и не показала деду «fuck». Отвечаю. Прям было четкое ощущение, точно пошлет его расхожим в современном мире жестом. И это при том, что у кошек даже пальцев нет. Очень уж усатая морда выразительно о Лизкином настрое говорила.
— Нет…Ты посмотри, что делается. Вся в хозяйку. Не признает мой авторитет никак.
— Да отстаньте Вы от нее… — Андрюха положил свой валик на край ведра и направился к дереву.
Лизка заметно напряглась. Переросток у нее, походу, ассоциировался с полетами, дурью и очень плохими последствиями для ее кошачьего организма.
Она смотрела на братца с явным опасением. Судя по всему, память у Лизки была отличная.
Андрюха, подошёл к кошке, резко наклонился и хапнул ее на руки. Это было роковой ошибкой с его стороны.
Лизка, поняла, злодейка-судьба снова свела ее с этим странным человеком. Финал может быть неожиданным. А потому мгновенно взбесилась. Начала громко мяукать, вырываясь из Андрюхиных лапищ. Судя по заоравшему ей в тон Переростку, биться Лизка решила до последнего. Поэтому использовала все возможности своего организма, данные природой, для борьбы с врагом: когти, зубы, убийственно противный визг.
Переросток такого сопротивления тоже не ожидал. Он матернулся и выпустил рвущееся на свободу животное. Но так как оба они были сосредоточены на борьбе, то Лизка, прыгнув с Андрюхиных рук, скакнула вперёд, не глядя. А впереди стояло ведро с краской. И валиком, который лежал на самом краю этого ведра.
Вот я бы удивился, сложись все иначе. Серьезно.
В итоге, с громким, смачным щлепком Лизка приземлилась на валик и он, закономерно, упал внутрь ведра. Вместе с Лизкой.
— Дура! — Заорал дед Мотя, рванув к кошке.
Мы с Федькой ничего заорать не успели и просто смотрели на это сумасшедшее веселье, широко открыв рот. Андрюха продолжал подвывать, мотыляя рукой. Кошка его или поцарапала, или укусила. Хотя выл братец так, будто ему печень вырвали. Не меньше.
Однако, только Матвей Егорыч подскочил к ведру, собираясь вынуть животину, она сама, пулей вылетела наружу. Сделала несколько шагов вперёд, развернулась и плюхнулась на задницу.
Я ожидал, что итог будет более плачевным. Но кошка даже выглядела вроде прилично. На морде только виднелись следы краски. И взгляд у нее стал какой-то пьяный.
Лизка встряхнулась. Открыла пасть, собираясь, наверное, вылизать шерсть, но тут же закрыла обратно. Сообразила, походу, что это ни хрена не грязь и жрать ее не надо.
— Матвей… Что у вас тут происходит?
Я, Переросток, дед Мотя и даже Федор поняли в этот момент с удивительной ясностью одно. Вот как выглядит фраза, мандец подкрался незаметно. У входа на территорию школы стояла Зинаида Стефановна. Вид у нее был решительный и явно не мирный.
Глава 18:
О любви к домашним питомцам и крепком здоровье
Матвей… А я не по́няла…Что тут творится? — Зинаида Стефановна повторила свой вопрос, пристально глядя на всю нашу компанию. Ошалевшую от краски Лизку она пока ещё не замечала. Но все мы понимали, это пока… Казнь оттягивается буквально на минуты. Она неизбежна.
Вот бывает такое, когда перед лицом смертельной опасности даже самые заклятые враги объявляют временное перемирие.
Федька бочком шагнул ко мне, прижавшись плечом. То же самое сделал дед Мотя с другой стороны. В итоге, мы практически изображали небезызвестную сцену из старого фильма. Причем, я даже понимаю, кто из нас Балбес, кто Бывалый, а кто — Трус.
— Ничего не творится, Зиночка. Вот — школу красим. А ты чего пришла? До обеда ведь ещё времени много. Ты ж обычно еду приносишь в обед. Первое там… второе..
— И компот. — Добавил за каким-то чёртом Федька, заслужив с моей стороны тычок локтем в бок. Вроде, по делу сказал, но вообще не вовремя.
Сейчас, если Зинаида Стефановна увидит, что ее обожаемая кошка в краску мордой нырнула, не знаю насчёт компота, а второе точно будет. Гуляш. Из нас четверых.
Очень удивительно, что за странная любовь у нее к Лизке. Честно. Это же, блин, деревня. Здесь этих кошек, собак… Бери любую. Не в городе, где хозяева трясутся над своими питомцами. Но у Зинаиды Стефановны к Лизке присутствовало прям особое отношение. Как к родному человеку.
— Да я хотела про Бориса… Поговорить…
Баба Зина явно видела подвох и ощущала интуитивно, ничего хорошего ждать не приходится. Особенно, учитывая, что от нас вообще уже никто ничего хорошего не ждет. Обидно даже, между прочим. Вот сейчас, например. Мы же не специально кошку уронили. Она сама свалилась. А поди докажи. Хрен кто поверит.
Зинаида Стефановна вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что происходит за спинами деда Моти, Федора и моей. Мы, как камыш на ветру, медленно качнулись вслед движению ее головы, загораживая обзор.
— А с Андрюхой чегой-то? Странный он…
Зинаида Стефановна, поняв, что с дураков спроса нет, переключилась на братца, который продолжал трясти рукой. Даже на приличном расстоянии я заметил несколько глубоких царапин и следы укусов. Такое чувство, будто братец не кошку схватил, а дикого койота. А потом между ними состоялась кровавая битва.
Переросток моментально прекратил тихо подвывать и спрятал свою конечность за спину.
— Да ничего со мной. Что со мной? Ничего. Вот. Стою.
— Ага… Я вижу… Что стоишь…
Зинаида Стефановна сделала шаг в нашу сторону, планируя миновать преграду. Мы, не сговариваясь, сдвинулись влево. Оттуда враг хитростью решил проникнуть в тыл. А в тылу сидела Лизка. Хотя, может, уже и не сидела. Может, лежала, откинув лапы. Хрен ее знает, успела она краски хлебануть или нет. Тем более, краска ядреная. Не современный вариант экологического продукта.
В общем, выбора у нас особо не было. Это Кутузов мог оставить Москву и отойти. А нам — ни шагу назад. Баба Зина не Наполеон, ей благородные способы войны незнакомы. Если она увидит испачканную кошачью морду, боюсь, вся оставшаяся краска уйдет тоже на морды. Только наши. Историю с берёзой она чудом проглотила, поверив, будто Лизки там не было. Сейчас — вряд ли прокатит.