— Генка… Да он — брательник мой троюродный. Его Лиходеев пригласил игру судить. Спортивный судья, в общем, Генка у нас.
У меня аж сердце остановилось от счастья. Да ладно? Неужели фарт попер? Поверить не могу!
— Дмитрий Алексеевич пригласил судить матч между Воробьевкой и Зеленухами человека, который родился и вырос в Зеленухах? Что за странная фигня? Что за аттракцион неслыханной щедрости или глупости? — Я посмотрел сначала на Андрюху, потом на Отелло.
Просто за недолгое общение с Лиходеевым точно понял, дерьмо-человек он. Подлый. Хитрый. С чего бы ему так самому себе нагадить? Тем более, когда на кону столь важная для него цель.
— Да ты не знаешь, просто. — Андрюха подошёл ближе, рассматривая заодно пострадавшую руку. — Генка тот ещё … м-м-м-м… сучоныш. Вот он кто. Так что Лиходеев все правильно сделал. Генка родное село ненавидит. Сбежал отсюда в свое время. Будет засуживать. Это точно. Глянь, заражение крови, наверное, будет…
Братец протянул руку, чуть ли не сунув ее мне в лицо.
— Ага. Непременно. У тебя из писюна кровь хлестала, не помер. А то прям рука. Пошли красить. Хватит трындеть. — Федька взял свой валик, ведро, в котором совсем недавно ныряла Лизка и пошел к следующему участку стены.
— Ой, да ты что… Хлестала. Тебя там не было, ясно? А все остальное — это бабы языками треплят. Как обычно. — Тут же завелся Андрюха. — И вообще, у нас тренировка, если что. Сейчас уже девки придут.
Федька даже не повернулся. Хотя, я видел, его спина напряглась. Как и плечи. Походу, любые разговоры о том, что хоть как-то касается Наташки, были для него болезненными.
Мы с Андрюхой, переглянувшись, потопали следом. Если объективно, время ещё есть. Красили дальше молча, не разговаривая с Федькой. Как и он с нами. Смертельная опасность отступила и белый флаг убран. Так я понял его настрой.
Когда подтянулись девки, он тоже никак не отреагировал. В этот раз на Наташку даже не глянул.
А вот я — наоборот. Пока репетировали, исподтишка наблюдал постоянно. Начал бы таращиться в наглую, скорее всего, она бы поняла, что имеются подозрения насчёт прошедшей ночи. Однако, ничего особенного в поведении девчонки не заметил. Если бы не Мухтар, вообще откинул бы идею о ее причастности. Ладно. Игра пройдет, разберусь.
После тренировки мы с Андрюхой снова присоединились к Федору. Деда Моти все ещё не было и я начал переживать. Но сильнее всего голову занимали мысли о том, что сказал Федор. Про неведомого Геннадия.
Значит, судья — мудак. Однако, ночевать с пятницы на субботу он будет в Зеленухах. В моем мозгу начал складываться план. Как всегда, идеальный.
Глава 19:
О том, как готовиться к товарищескому матчу, если покоя не вида́ть и удивительных поворотах сюжета
Дед Мотя вернулся где-то через час после того, как мы с Андрюхой проводили чирлидерш. Запыхавшийся, с царапиной через всю щеку, но довольный. Схватил свободный рабочий инвентарь и сразу, с ходу, присоединился к нам.
Мы вопросов задавать не стали, с пониманием, переглянувшись. Живой, значит, разобрались они там с Зинаидой Стефановной. Нам можно не боятся мести с ее стороны.
Правда, Лизка по-прежнему сидела на дереве, периодически напоминая о себе криками и ором. Постепенно интонация этих звуковых эффектов становилась все спокойнее, а потом вообще кошка затихла.
— Да не ссы, Жорик, — Матвей Егорыч заметил мой очередной взгляд, брошенный в сторону кошачьего убежища. — Живая она. Дождется, когда мы уйдем, и слезет. Видать, краски нанюхаться успела, вот и вела себя, как алкаш в белую горячку. В принципе, любая животина, она умная. Не конкретно Лизка, а вообще. Лизавета у нас в хозяйку пошла. Там воспитание сказалось. Но любое другое животное, оно, знаешь, какое умное? Ужас просто. Не то, что люди. Среди животины дураков и не бывает вовсе. Вот ты думаешь, Борис мой дурак? Нет. Так тебе скажу, он может изображать из себя дурака, но на самом деле…
— Да ну конечно. — Засмеялся Федька.
Несмотря на гробовое молчание в отсутствие Матвея Егорыча, он один хрен больше от нас особо не отделялся и постоянно тёрся рядом. Не знаю, с чего бы подобные перемены. Пугает, если честно. Не люблю столь внезапные повороты. Типа, осознал вину? Очень сомневаюсь. Не тот случай. Притаился? Вот тут, вполне возможно. Однако, пока я с наездами не торопился. Хочет наладить общение, ок. Посмотрим.
— Я тебе точно говорю! — Дед Мотя начал горячиться. Недоверие слушателей сильно ранило его сердце. — Вон у Виктора моего был этот…попугай. Мало́му завели. То ли Какаду, то ли Ара. Не разбираюсь в них. Здоровый, как пингвин. Только серый. Кошку или собаку в городе особо не приобретешь. Это — издевательство над животным, держать его в квартире А всякие там попугаи, черепахи, прямо тютелька в тютельку. Рыбки ещё…
Матвей Егорыч, замолчав, пожевал губами. Похоже, оценивал рыбок, как домашних питомцев.
— Не. Рыбки, конечно, чехня! Что это за животные? Чему они дитя научить могут? Прикармливать правильно? Это, да. На рыбалке потом пригодится.
— Почему? — Я усмехнулся. У них, как и у хомячков, есть определенная миссия. Показать ребенку, что все мы не вечны.
— Вот тут ты прав! — Дед Мотя задумался над моими словами. — Точно прав. Я своим тоже так говорил. У них, как первая рыбка сдохла, они мало́му правду не сказали. Сочинили историю, будто рыбка к нам с Зинкой в гости уехала. Потом крыса была. Мохнатая такая… Свинка морская. Хрен его знает, почему свинка. Кто только придумал? По мне — чисто обожравшийся волосатый крыс без хвоста. Тоже сдохла. Они опять, мол, уехал к нам с Зинкой этот…Как звали… Не помню. Да и не суть. И что? Потом, мало́го в деревню везти, а он криком кричит. Не пойду, говорит, и мандец. К ним все уезжают, а обратно не возвращаются. Понял? Вот так вот, правду скрывать.
— Матвей Егорыч…Попугай… — Андрюха повернул мысли деда в нужную сторону. А то мы, походу, от начала истории очень далеко ушли.
— А, да…Попугай…Так вот. Витька купил мало́му попугая. Говорящего, значит. Прям фразы выдавал. Я тебе говорю. Звуки изображал — один в один. Матерился, что Ольга Ивановна. Если не хлеще. Но это он начал, после того, как мы с Зинкой погостили у них. Назвали его Кешей. Он долго прожил, между прочим. Лет десять. Не суть. И вот, значит. Про ум. Сначала у Кеши была старая клетка. Ну, решили ему, годика через два, новую приобрести. Красивую, просторную. Все, как полагается.
В общем, клетка была выдающаяся. Шоб я так жил. Точно тебе говорю. Огромная, хромированная, с кучей причиндалов. Все были в восторге. Кроме Кеши…Посадили они попугая, значится, в клетку, а он устроил им театр одного актера. Да… Сначала, заорал: «Суки!» и выдрал себе из крыла огромный пук перьев вместе с кожей. Потом, с тем же кличем, стал производить следующий трюк. Циркач хренов…Со скорбным взором самоубийцы Кеша карабкался по боковым прутьям под потолок клетки, закатывал глаза, провозглашал: «Суки все!» и падал вниз, причём на спину. Дергая лапами. Чистый Андрей Миронов. Говорю тебе. Витька обалдел. Мало́й — вообще в шоке. Всё это повторялось до тех пор, пока они не сообразили, что у птички — протест против принудительной смены среды обитания. Понял? Тогда Кешу быстренько поместили в старую клетку. Хорошо, хоть не успели её выбросить. Восторгу не было границ. Он перетрогал клювом каждый прутик в клетке, с блаженным видом тёрся о них головой, а потом заорал: «Ура!» Вот так! Понял? А ты говоришь.
Дед Мотя со значением посмотрел на меня, будто спорю с ним. Хотел сказать, что вот, как раз, я то ничего и не говорю, но промолчал. Тем более, интерес вызвало другое.
— Матвей Егорыч, а кто такой Витька?
Рука деда Моти на секунду застыла, а потом снова принялась двигаться вверх-вниз.
— Да сын мой, Жорик.
В бок что-то сильно ударило. Я повернулся. Андрюха таращил глаза и качал головой из стороны в сторону. Походу, меня просят заткнуться.
Я удивленно поднял брови. Типа, что не так? Но братец снова затряс головой. Даже Федька выглянул из-за Переростка и посмотрел на меня так, будто я сейчас Леонида Ильича плохим словом назвал.