— За убийство уголовная ответственность. — Я не выдержал. С одной стороны мне бы на хрен мужика послать. Но с другой, у него такой вид несчастный, а история, реально оборжаться можно.
— Аааа…да я не собираюсь, ты чего. Вот еду ей предложение делать. Снится мне, стерва, каждую ночь.
Парень снова тяжело вздохнул.
— Это любовь, — Хохотнул сверху Соколов. Он, оказывается, ни черта не спал, прекрасно все слышал.
— Как у взрослых все сложно… — Поддакнул со своей полки Семён.
Мужик сразу засмущался и ретировался по-тихому. Он, видимо, на такое количество слушателей не рассчитывал.
— А Вы не могли высказаться, когда он только нарисовался? — Спросил я Стаса и Сеньку.
— Не. — Соколов зевнул и повернулся на другой бок. — Интересно было, что расскажет. Слишком рожа у него помятая.
— Ага…– Младшенький свесил голову и посмотреть на меня. — Видишь, Жорик, поговорка про то, что дурак дурака…ну, ты понял…выходит, очень верная.
Я пообещал Семену, что сейчас стащу его вниз, а потом все-таки выкину из вагона на ближайшей станции.
— Ну, хоть не на ходу. — Совершенно спокойно прокомментировал Младшенький и, повторив вслед за Соколовым те же самые манипуляции, повернулся задницей.
Буквально через пять минут с обеих полок донеслось равномерное посапывание, изредка прерываемое храпом.
— Сволочи, — Сказал я вслух, но всем было по хрену. Все реально заснули.
Самое обидное, стук колёс и правда укачивал. Глаза закрывались сами собой, но заснуть, один черт, не мог. Все посторонние звуки, которых, естественно, было до хрена, упорно лезли в мозг. Про запахи я вообще молчу.
Когда подошло время выгружаться, я уже был раздражен и, мягко говоря, недоволен жизнью.
Но недолго. Вскоре мое настроение пошло вверх, а вот Соколов начал материться.
Глава 16. Стасик.
— Не понял… это что за клад юного пионера? Секретик делал? Как в детстве?– Я посмотрел на Мажора, ожидая объяснений.
Мажор явно объяснить ничего не мог. Он, в свою очередь, посмотрел на меня, но молча, потом понял, это совсем глупо, я вообще не в теме, и повернулся к Семену. Пацан тут же развел руки в разные стороны и возмутился.
— Что? Я, между прочим, ребенок, вы меня даже брать не хотели. А кое-кто планировал на ходу выкинуть.
— Ой, все. Не гони. — Жорик, естественно, понял, в чью сторону полетел камешек. — Поезд двигался еле-еле. Скорость еще не набрал. Будешь теперь до конца жизни всем рассказывать, какой я монстр?
В итоге мы все трое молча снова уставились на металлическую коробку то ли от печенья, то ли от конфет. Милославский и я сидели на корточках, Сенька стоял рядом, наклонившись. Пацан светил нам сверху фонариком и содержимое было видно хорошо. Внутри лежали несколько фотографий, на которых я успел рассмотреть людей в военной нацистской форме, и брошь в виде стрекозы.
— Какая-то ерунда… Не пойму, Жорик, зачем ты это здесь спрятал? — Брат Мажора разглядывал украшение с интересом, но, судя по легкому разочарованию, которое проскользнуло на его лице, ожидал Семен что-то более серьезное. Честно говоря, мы все ожидали. Просто переться в такую даль ради этого, как минимум, глупо.
— Ерунда, чтоб ты понимал, Сенька, сто́ит, как чугунный мост. — Ответил Милославский, имея в виду стрекозу, а потом резко захлопнул крышку. — Вот только не пойму, с хрена ли их две…
Окончание его фразы было не очень понятно, но уточнить я не успел.
— Подожди! Там на фотографиях отца вроде видел. Почему он в такой форме? Кино, что ли, снимали? Отец молодой совсем. — Сенька попытался отобрать коробку у Жорика, но тот быстро убрал ее в сторону. Даже спрятал под мышку.
— Ага, кино. Угадал. Любил наш папенька в молодости примерить на себя разные роли. Талант так и пёр со всех щелей. Давайте спать ложиться, граждане кладоискатели. До утра еще времени много, хоть, может, выспимся. Нам обратно возвращаться, между прочим. — Мажор поднялся на ноги и пошел в сторону сарая, который они с Сенькой называли гордым словом «сторожка». По мне, так натуральный сарай и есть. Добротный, но явно не приспособлен для жилья.
— Че он психует? — Семен задал вопрос, на который я точно не готов был ему отвечать. Не хочу брать на себя ответственность за всякие психологический травмы подростка. А травмы будут неизбежно.
Во-первых, вполне понятно, Жорик не планировал рассказывать младшему брату правду об отце. Тут, наверное, согласен с Милославским. Не нужна пацану эта информация. Потому что не известно, как Сенька к ней отнесется. Хотя, наверное, известно. Стресс будет у него. Папа — фашистский прихвостень. Да и вообще, вся его жизнь — сплошная ложь. Нет. Пусть продолжает жить в неведении. Все равно лично для Сеньки это уже ничего не решит. Я надеюсь на это. Зачем ему отдуваться за чужие грехи. Один вон, уже, расплачивается.
Во-вторых, мы с Мажором тоже надеялись найти что-то более вразумительное. По крайней мере, желание настоящего Жорика спрятать коробку, как можно дальше, давало для этого повод. А теперь ни черта не понятно, чем он руководствовался.
Фотки, да. Ок. Но их вообще, по-хорошему, лучше бы сжечь к чертям собачьим. Все. Аристарха нет. А ради спокойствия его детей, такую правду лучше уничтожить и не вспоминать. Но брошь там на кой черт? Откуда она взялась? И, кстати, с Милославским я полностью согласен. Дорогая штучка. Очень дорогая. Сразу понял, стрекоза полностью сделана из брюликов. А если даже я, не великий знаток ювелирного дела, сообразил с первого взгляда, значит, брюлики наивысшего качества.
И что? Дальше, что? Вообще ничего. Хотя, изначально, и я, и Жорик были настроены найти на деревенском кладбище Страшную Тайну. Именно так. С большой буквы. Не знаю…может, какие-то записи, может, тоже фотки, которые принесут пользу.
Вообще, еще когда шли со станции, я уже проклял все на свете. Потому что мы именно шли. Шли… Шли…Долго. Мне в какой-то момент начало казаться, что дорога бесконечная.
Я с тоской оглядывался назад, чем изрядно веселил обоих Милославских.
— Что такое, Стасик? — Жорик топал рядом, косился на меня с усмешкой. Сто процентов, глумился в душе.
— Ничего. Воздухом дышу. Наслаждаюсь природой. Только, знаешь что? В гробу я видел такие прогулки. Знал бы, хрен бы с тобой поперся. Долго еще?
— Нет, — Хохотнул Мажор. — Совсем чуть-чуть. Еще два поля и три луга. Как любят говорить местные, пару километров.
— Сука…
— Не ругайся при ребёнке. — Милославский толкнул меня в бок. Не сильно, больше прикола ради. Я так устал, что даже не было сил ему ответить. И это при том, что вообще-то Соколов после армейской жизни — закаленный испытаниями товарищ. Но дорога вымотала сильно.
Ребенок наоборот был счастлив и скакал рядом с нами, как молодой козел. Сенька очевидно это место очень любит и его распирало от радости.
Короче, когда мы добрались до деревни, я проклял все на свете. Еще солнце жарило, как назло, невыносимо. Хотя на улице, между прочим, дело шло к вечеру. Поезд прибыл на станцию, которая называлась «Квашино» около пяти часов после полудня. Сначала меня все веселило. Особенно буквы, висевшие на здании вокзала. Я даже блеснул своим прекрасным чувством юмора, зарядил несколько шуток про Матроскина, Шарика и Дядю Федора. Но потом веселье пошло на убыль. Мое, по крайней мере, точно.
Оказалось, до Зеленух надо было пилить пешком. В итоге, спусти полчаса, хотелось пить, есть, помыться и забить хрен на все. Особенно, забить хрен. Это было самое главное желание.
Наконец, послышались звуки, характерные для села. Совсем близко лаяли собаки, мычали коровы и женский голос настойчиво звал какую-то Марту.
— Так…стоп. — Скомандовал Жорик и поднял одну руку вверх.
Мы с Семёном послушно остановились. Шли следом, поэтому и замерли за спиной нашего локомотива.
— Нам нужно проскользнуть на кладбище так, чтоб никто не увидел. — Выдал Мажор.
Милославский застыл на пригорке, задумчиво рассматривая дома, которые начинались сразу за мостиком, перекинутым через узкую полоску то ли заросшей речки, то ли болотца.