— Вынужден…Ох, ни хера себе как…Ну. Пришел к папаше. Рассказал. Тот помог за счет своего растущего влияния и связей. Он в области уже потихоньку вес обретал. Ок. Это совпадает. Велел тебе, Милославской ничего не говорить и помогать. Так ты ему все эти годы и доносил. Каждый шаг Светланы Сергеевны, связанный с Серегой. Еще вопрос. Зачем ты мне соврал? По своей инициативе или приказал кто?

Я разжал руку, машинально вытер ее о брюки, а потом вернулся обратно на свое место. Лиходеев явно выдохнул. Мне кажется он реально опасался, что я ему шею сверну.

— Никто не велел. Сам. Подумал, так лучше. Зачем про Каца говорить.

— Мммм…Интересная херня…Неужели папенька тебе поделился, что Художник не только в твоей жизни нагадил, но и Светланочке Сергеевне наследство оставил? Ты ведь знаешь, что он и мой отец тоже. Знаешь. По морде вижу. Вы, так сказать, с Аристархом Николаевичем, поделились наболевшим. Да? Он тебе о своем. Ты ему о своем. Общая беда, епте. А говорил ли папенька, что помимо прочего, наш с Серегой отец еще и гнида? Что он на фашистов во время войны работал? Своих стрелял? До этой степени откровенности дошли? Про себя ничего интересного не рассказывал?

— Не может быть…

Мы с Лиходеевым одновременно посмотрели на дверь. Стол располагался перпендикулярно от нее, поэтому, ни он, ни я, не заметили, как там нарисовался еще один участник нашего диалога. Вернее, слушатель. И главное, как бесшумно-то.

Физиономия у Сереги была совсем бледная. Белая. Губы сжаты в тонкую полоску.

— Мляха муха… — Я провел ладонью по лицу. — Как же ты, Сережа, не вовремя …

— Это правда? — Батя смотрел на нас обоих, поэтому непонятно было, кого именно он спросил. — Это правда, что я сын врага? Предателя.

— Ну, да…Ты же юн и молод… Горячее комсомольское сердце. Тебя этот момент в больше мере интересует, чем все остальное. Ладно. С Вами, Дмитрий Алексеевич. — Я ткнул указательным пальцем в сторону Лиходеева, — Нам говорить больше не о чем. А вот с тобой…

Вскочил на ноги, быстрым шагом приблизился к отцу, а потом вытолкал его в коридор.

Он даже не сопротивлялся. Впал в состояние какого-то ступора.

— Давай, давай. Шуруй. Обсудить надо.

— Жорик, что это было…О чем вы говорили, это правда? — Серега двигался вперед, но только потому, что я пихал его сзади. Поэтому со стороны смотрелось, конечно, занимательно. Еще и оглядывался каждую минуту на меня.

— Идём. На улице побеседуем.

— Жорик…

Я плюнул на все, остановился и посмотрел прямо отцу в лицо, в глаза. Он как раз снова обернулся.

— Серега, епте мать…Вот вообще сейчас не до этих драм и трагедий. Идем, говорю, на улицу. А лучше…Поехали со мной. В Зеленухи смотаемся. Там и погутарим по душам. Еще в присутствии одной дамы.

Он кивнул, моментально успокоившись, и мы пошли к выходу уже нормально. Сели в машину, которую я сразу завел, направляясь к выезду из Воробьевки.

— Что там с Аллочкой? Как дела?

Отец посмотрел на меня, как на психа.

— Это разве сейчас важно? — Он выглядел совсем потерянным, расстроенным.

— Блин, поверь мне, важно.

— Ну, как…Мы встречаемся. Я женится на ней хочу. Вот, как школу закончу, поступлю в институт и сделаю предложение. Хотя…теперь-то и не знаю, поступлю ли…Дмитрий Алексеевич обещал помочь.

— Поступишь, Серега. Обязательно. Все отлично будет.

Мы выехали за пределы села. Отец после того, как ответил на вопрос про Аллочку, замолчал и смотрел в окно. Хотя, я видел по его лицу, как сильно он хочет задавать вопросы. Но, видимо, в данном случае решил потерпеть и не нервировать меня. А я был прям на взводе. Предчувствие чего-то нехорошего начало вдруг накрывать все сильнее и сильнее.

Проехали сначала одно поле, потом другое. Впереди был лесок. Дорога здесь сужалась и почти пару километров шла между деревьями.

Вот было сразу ощущение, что нужно развернуться и струячить обратно. Но я списал это на чувство тревоги, которое усиливалось с каждой минутой. Слишком понадеялся на то, что Аристарх, прежде, чем действовать, как-то подготовится.

Очень зря. Не успел миновать половины леса, как впереди показалась машина. Черная. Сильно напоминающая ту, на которой рассекала раньше маман.

Я резко ударил по тормозам и повернулся к Сереге. Тот смотрел на меня, бестолково хлопая глазами, потому что не понимал, какого черта я исполняю.

— Значит, слушай сюда. Очень внимательно. Водить умеешь?

— Ну, так. Немного. На тракторе ездил. — Отец вообще растерялся.

— Трактор? Отлично. Не думаю, что сильно отличается. Я сейчас выйду, ты сядешь за руль и очень быстро уедешь. Обратно. Понял? Придешь к Лиходееву. Скажешь, будто я распсиховался и убежал. Потребуешь с него ответов. Он сто процентов ни черта тебе не скажет. Зассыт. Будет врать и выкручиваться. Изобрази в итоге, будто поверил в любую версию, какую бы он тебе не рассказал. Закончишь школу. Будешь активно помогать этому мудаку. Всеми правдами-неправдами влезь ему под кожу. Чтоб он тебе верил. Закончишь школу, подавай документы в несколько вузов. Уезжай туда, который будет дальше всего. Аллочку забирай с собой. Лиходеев ни в коем случае до этого момента не должен понять, будто ты ему не веришь. Вот это, храни.

Я сунул руку под сиденье и вытащил оттуда сверток. Взял его из дома сразу. В тряпку была завёрнута небольшая коробка. В нее я сложил все фотографии, которые были у маман. А что делать? Они не оставили мне выбора. Пока Светланочка Сергеевна дрыхла без задних ног, махинаторша хренова, я осторожно вытащил их из чемодана. Она ведь не знала, рассказывая о прошлом, что слушает ее не сын. Не Жорик Милославский, а Денис Никонов, которому на всех плевать. На всех, кроме родных отца и матери. И что Денис, в отличие от Жорика, повидал продажных шкур гораздо больше. И опыт у него поинтереснее, чем у комсомольца, сынка партийной шишки. Современная жизнь, та, в которой я вырос, она такая. Либо ты, либо тебя. Вот сейчас сильно не хотелось, чтоб меня.

Жорик, настоящий, скорее всего, так не поступил бы. Он бы убеждал мать подключить какую-нибудь структуру, типа комитетчиков. Донести на Аристарха и так далее. Откупиться самим от возможных проблем слитой информацией. Мол вот, только что узнали. Вот прям только что. И сразу к вам. Я бы, наверное, на его месте так и поступил. Но у меня нет цели наказать Аристарха. Да и Милославскую тоже. Уверен, их жизнь накажет по полной. Мне надо помочь отцу выбраться из этого говнища. Туда же, в коробку, положил завернутые в носок монеты.

— Тут — кое-что очень важное. Фотографии тебе ни о чем не скажут. Но, возможно, спасут в хреновой ситуации. Если больше мы не увидимся, значит, все пойдет по плохому сценарию. Вот тогда и снимки пригодятся. Золото храни до 1991 года. Это будет важный год. Союз развалится. Начнутся очень тяжёлые времена. У тебя есть одиннадцать лет, чтоб получить образование и начать карьеру. Двигайся по партийной линии. Все эти товарищи потом сменят шкуру на совсем иную. Им будет проще всего. Тогда и золотом воспользуешься. Еще… Блин. Не думал, что я это скажу, но как только появится возможность, смените с матерью…тьфу, млять…с Аллочкой имена, фамилии и вообще не светите, откуда вы и кто. Поэтому лучше бы до 1991 вам зависнуть где-нибудь на Урале. В тайге. На севере. По хрен. Главное, подальше. Я не знаю, что там с Кацем. Да и Лиходеев вообще ненадёжный тип. Как только вырвешься из Воробьевки, разорви все контакты с ним. Со всеми. Просто смойтесь, куда подальше. Все. Давай.

Я вышел из машины. Тачка, которая ехала нам навстречу, была уже совсем близко. Внутри заметил двоих. Походу, чета Милославских полным составом.

— Жорик, я не понимаю…— Серега обежал "Волгу" и теперь стоял рядом, хлопая глазами. — Как это Союз развалится. Ты чего?

— Епте мать…Это все, что тебя волнует? Уезжай, говорю. Бегом! Я твой друг. Понял? Единственный друг в этой сраной жизни. Больше никому не верь. И делай, как я сказал. Мы с тобой, типа, родня. Типа… какая же херь…типа, братья.