Опер, к которому прикрепили, сегодня был на месте. Им оказался мужик, достаточно серьёзный, возрастом ближе к сорока. Более того, я так понял, он практически один из лучших. На кой черт ему стажёр, было неясно от слова "совсем". Но даже не это вызывало у меня устойчиво ощущение огромной, просто вопиюще откровенной дуриловки.

Не успел я с ним познакомиться, как он активно принялся расспрашивать меня обо всем, что вообще не имело отношения к работе. Через десять минут нашей беседы я физически чувствовал, как мои глаза лезут на лоб против воли. Из-за полнейшего непонимания, на кой черт ему все это?

Сначала он долго и упорно говорил о моей семье. Ну, как говорил. Задавал вопросы. А мать? А отец? Что именно хотел услышать этот опер, для меня осталось загадкой. Тем более, я ему рассказать ничего не мог. По причине собственной неосведомленности. Кроме того, что Аристарх Николаевич был гнида и предатель. А Светланочка Сергеевна — редкостная дрянь, которая под конец вдруг решила пожертвовать собой. Причём, даже не уверен, что ради меня. Быстрее склоняюсь к той мысли, что ради себя и Семена. Вполне очевидно, Аристарх не оставил бы ее в покое никогда. Причём это "никогда" было бы очень коротким. Ровно до момента, как в его руки попали бы столь опасные фотографии. После этого судьба и маман, и моя была предрешена. Тут вообще не надо быть ясновидцем или долбанным Шерлоком Холмсом. Все до тошноты ясно, мерзко и очевидно. Плюс, после смерти Светланочки Сергеевны, а я опять же уверен, что была бы она очень скоропостижной, Семен остался бы с отцом. А это перспектива весьма отвратительная.

Поэтому, уверен, Милославская решилась на тот шаг, который она сделала, исключительно из соображений безысходности. Никак при живом Аристархе ей из старой, мутной истории не выкрутиться. А он, вот ведь неожиданно, как бы помирать явно не торопился. Вот маман и решила, лучше сама, чем ждать удара от своего муженька. А его, что логично, прихватила с собой.

И вот как, интересно, я такое мог бы рассказать оперу? Тем более, насколько понял, информация о том, что случилось на том обрыве в реальности, осталась неизвестной. Выяснить некоторые подробности о прошедших двух годах смог только, когда вернулся домой с вокзала. Вместе со своими гостями, естественно.

Андрюха ходил по квартире, цокая языком. Видимо, это было восхищение. Хотя, не факт. В итоге он все-таки высказался, мол, все хорошо, но как-то темно и душно. Темно. Нормально? У нас квартира квадратов в сто. Если не больше. Три спальни, столовая и кухня. Это даже по современным, привычным мне рамкам весьма недурно.

Матвей Егорыч, в свою очередь, пошел мыть руки и завис в ванной комнате. Когда спохватились и кинулись его искать, нашли именно там. Он сидел, включив воду, и ждал, закончится она когда-нибудь или нет. Хотя, тут же заявил, мол, о центральном водопроводе очень даже вкурсе. Дураков тут нет. Просто было любопытно убедиться самому.

Антонина предложила принять им с дороги душ. Пока она готовит обед. В итоге, мы потеряли Матвея Егорыча еще на некоторое время.

Правда, сначала последовало с его стороны категоричное высказывание, мол, как можно купаться в таком узком корыте.

— Это ж даже не Грибановский пруд. Понимаешь? — Спросил он Андрюху. — Там хоть и лужа, но как-то плавать можно. А тут…Вообще не развернёшься .

Я посоветовал деду Моте всё-таки помыться. А не пытаться в ванной плыть. Тогда и вопросов не возникнет.

— Больно ты умным, Жорик, стал, погляжу. Давно тебя в Зеленухи на исправление не присылали. — Заявил Матвей Егорыч.

Кстати, новость о том, что теперь я не помню последние два года, но помню то знаковое лето, они оба, и дед, и Андрюха встретили с энтузиазмом. А Тоня сообщила им это, едва они переступили порог квартиры.

— Да ладно! Вот так дела! — Матвей Егорыч немного присел и хлопнул себя руками по бокам. Как петух. Честное слово. — Олично, Жорик. А то ты после несчастного случая, что со Светкой и твои этим…

Дед Мотя пожевал губами, подбирая слова. Видимо, они были матерные, потому что Милославского он как-то изначально невзлюбил. Однако, потом вспомнил, что о мертвых или хорошо, или никак, и решил не заострять внимания.

— После несчастного случая с родителями у тебя прям помутнение приключилось. Так-то оно понятно. Мыслимое дело, сразу обоих враз потерять. Но…Рожа у тебя была… Так по ней съездить хотелось. Мочи нет. И потом, вон сколько времени носа не казал. Сенька на все каникулы тут как тут. А от тебя, ни ответа, ни привета.

— Давайте, давайте в ванную. — Антонина подошла к деду и принялась его настойчиво подпихивать в нужную сторону. Смотрелось это со стороны очень смешно. Она на две головы, наверное, выше Матвея Егорыча, а в ширину, так сразу в трое габаритнее.

— Сурьёзная женщина…— Многозначительно сказал Матвей Егорыч. Правда, уже через плечо. На которое Тоня повесила полотенце. — Андрюха, пошли со мной! Будешь помогать. Мало ли.

— Иди.. — Махнул я братцу рукой в сторону ванной. — Это же дед Мотя. Он ухитрится даже в помещении два на два метра найти приключения. Кстати…

Поманил Переростка пальцем. Тот наклонился ближе.

— У деда все нормально? — Прошептал я братцу на ухо. — Он всегда чудил, конечно. Но сейчас какое-то ощущение странное, будто совсем тормоза отказали. И зная его, уверен, это неспроста. Что-то случилось?

— Вот ешкин ты кот…И тебе так показалось? — Андрюха схватил меня за плечо. — Понимаешь, тоже заметил. Прям подменили его будто недавно. Только на еще более худший вариант. Но не говорит ничего. Я спросил, так он меня палкой по всей деревне гонял. Обиделся, что я из него дурака делаю. А я не делал. Я просто спросил.

— Андрюха…Ты смотри, сколько тут у них этих.. шампунев…— Раздался голос Матвея Егорыча уже из ванной

— Ладно. Разберёмся. Иди. — Я кивнул Переростку на приоткрытую дверь.

— Будешь страховать, — пояснил Матвей Егорыч братцу, когда тот вошел в ванную комнату. — Я в трусах полезу. Не боись.

— А в трусах то зачем? — Крикнул я в сторону ванной комнаты.

— Это, Жорик, на всякий случай. — Ответил дед Мотя.

Я махнул рукой. Хрен с ним. Пусть хоть в штанах. Сам пошел в кухню, где уселся, наблюдая, как Тоня занимается приготовлениями к ужину.

Она, прежде чем оставить гостей в ванной, показала, как включается душ и как регулируется вода. Популярно объяснила, что шторку надо прикрыть, иначе есть вероятность залить соседей снизу.

В этот момент вернулся Семен. Он сразу переоделся, прибежал в кухню и принялся расспрашивать меня, как прошла встреча на вокзале. Я вкратце рассказал. Тоня даже подвисла на ходу с кастрюлей в руках, слушая эту занимательную историю. Она ведь к такому не привыкла. Ей было удивительно. Судя по мелькнувшему в глазах недоверию, даже усомнилась, не сочиняю ли. А вот Семен веселился и расспрашивал подробности. Он то знал, что скорее всего, даже преуменьшаю.

Мы переместились в столовую, дожидаясь, пока Тоня накроет на стол. Помогать она категорически запретила. Даже начала злиться на мои попытки принять участие в хозяйственной суете. А я, честно говоря, хотел, когда все, наконец, нажрутся и улягутся, выяснить некоторые детали этих последних двух лет.

— Теплее крути, — Доносился из ванной голос Матвея Егорыча. Это он регулировал воду с помощью Андрюхи. — Ещё теплее. Да куда ты шпаришь! Холоднее. Теплее.

Именно в этот момент Семену приспичило пойти в туалет и, что вполне естественно, слить воду из бачка…

Реакция последовала сразу. В ванной сначала раздалось «Ох!», потом «Твою ж мать!» и затем «Откручивай назад! Я тебе… ох! Яйца щас сварятся вкрутую!»

Затем ещё много бранных слов в адрес почему — то Андрюхи, хотя вот уж он точно ни при чем, и какая-то возня.

Потом снова раздался громкий мат. Андрюха, походу, что-то там напутал и стал крутить не в ту сторону. Мы это поняли по тому, как характерно взвизгнул Матвей Егорыч.

Сенька сразу догадался, что причиной происходящего стал его обычный поход в туалет. Он выскользнул, стараясь остаться незаметным, хотя мы с Тоней все видели, не слепые, и быстро смылся в кухню. Всё дальнейшее наблюдал оттуда, высунув нос из-за угла.