Мажор задумался, вспоминая, усмехнулся.

— Серьёзно?! — Я очень старался отнестись к расскажу мажора с пониманием. У человека, похоже, психологическая травма. Но не вышло. Засмеялся. Просто перед глазами возникла школьная сцена, на которой стоит Жорик, в черных штанишках, белой рубашке и бабочке. На лице — торжественная скорбь. И он фигачит с выражением этот стих про таракана. Сначала я тихо хохотнул. Но потом не выдержал и заржал в голос.

— Да что ты смеешься, придурок? — Мажор беззлобно ткнул меня локтем в бок. Мы топали, как раз по улице, в сторону ментовки. Оставались пара поворотов. — А ты представь, я то хрен понимал, что происходит. Мне хотелось искренне прочесть этот стих максимально хорошо. Я, наверное, поэтому его до сих пор помню.

Мажор опять засмеялся. Причем, совершенно искренне. Кстати, без этой высокомерной рожи он становился похож на нормального человека. На пацана, с которым можно общаться.

— Блин, Соколов, ты меня не видел. Отвечаю, мог бы мной гордиться. Я читал этот долбаный стих с глубоким чувством. То, что на "вивисекторах" лица учителей и родителей начали меняться, меня не насторожило. Я решил, что это под влиянием поэзии и моего таланта. Там потом по сюжету, к таракану подошёл палач, ну, этот, вивисектор, и проткнул ему грудь. Короче, героя безжалостно убили. "Сто четыре инструмента рвут на части пациента! От увечий и от ран помирает таракан." Это был пик драматического накала. Я, как меня учила сестра, сделал паузу. Помню, на лице директора появилась надежда. Он думал, таракан сдох, история закончилась. Хрена там. Потом следовали строки про осиротевшего ребёночка таракана. Причем, эту часть стихотворения я прям выкрикивал в зал. Кто-то из слабых духом детей зарыдал. Директор начал издавать странные звуки. Он сидел на переднем ряду. То ли смеялся, то ли плакал. Это уже не помню. А у нас, прикинь, образцовый, элитный лицей. А эта сука... сестра, имею в виду, научила меня еще, в конце бессильно уронить руки, ссутулиться. Типа, надо выглядеть человеком, утратившим смысл жизни. И отчетливо, сдерживая рыдания, выговорить последние четыре строки:

Я такой тишины никогда больше не слышал. Зрители очень осторожно поаплодировали, видимо, опасаясь вызвать вспышку "биса", увели плачущих детей, похлопали по щекам потерявших сознание, дали воды обмякшей учительнице нашего класса, главному действующему лицу, то есть мне,вручили какую-то детскую книжку, вроде рассказов о природе. Ну, а потом вызвали родителей. Мол, в приличном лицее такое не допустимо. Это был первый и последний раз, когда мать с отцом зашли в кабинет директора. Дальше я все решал сам. Сеструха радовалась. Типа, нагадила. А я вообще с ней перестал разговаривать. Нормально, имею в виду. Так что ознаешь, Соколов… Я тебе это к чему рассказал. У каждого из нас свое дерьмо имеется. Хреново, что мы этим дерьмом сильно сами испачкались. А так-то… Я много не понимал, пока в Зеленухах не оказался. Зеленухи, это... Не знаю... Исправительная колония строгого режима. Но в хорошем смысле. Если понимаешь, о чем я. В общем, все нормально… О, смотри. Пришли.

Мажор ткнул пальцем в ворота КПП. Я, если честно, мысленно выдохнул. Чего-то нас на откровения потянуло. Мне еще Милославкого в друзьях-товарищах не хватало. Хорош. Сейчас вопросы со своим возвращением порешаем и надо расходится краями. Друзья — это дорогое удовольствие.

— Да, хватит трепаться. — Я сделал вид, будто последних десяти минут не было. Мало ли, о чем говорили. — Давай, мажор. Надо сосредоточиться на том, зачем мы сюда явились.

— Ага. Слушай, этот мужик, который в парке со мной разговаривал, чекист, обещал, что тебя тоже пристроят, но сроки не уточнил. Вот не понятно, в курсе в отделе или нет? С одной стороны, могли все организовать. С другой, я не уверен, что уже успели.

— Ладно… Чего гадать? Давай так. Пойду с тобой, а на месте разберёмся. На крайний случай, скажешь, брат приехал. — Я усмехнулся.

— Да конечно. — Мажор моей идеей явно не вдохновился. Сегодня его чувство юмора на нуле. Даже не понял прикола. — Что-то у меня очень до хрена уже братьев становится.

— Видишь, как тебе повезло. Доставай пропуск.

— Пропуск... Не знаю, вот бумажка какая-то. В прошлый раз ее показывал. — Жорик вынул из кармана сложенный вдвое листок.

— Господи… бумажка… Ну, вот ты эту бумажку давай менту, который на контрольно-пропускном. — Я подтолкнул мажора вперед. — Жорик, не тупи. Иди. Скажешь, я с тобой. Скажешь, это распоряжение... говори, начальника отдела. Никто разбираться не будет. Постовой паспортные данные запишет и пропустит.

— А ты паспорт взял? — Мажор окинул меня взглядом, особо задержавшись глазами на пустых руках.

— Конечно же, взял. Я, в отличии от тебя, знаю куда пришел. Все, как говорил один гражданин, меньше текста, дешевле телеграмма. Двигай вперед. Хватит искать причины, чтоб соскочить. Хочешь, не хочешь, а быть тебе мажор в этой жизни ментом.

Жорик метнул в мою сторону раздраженный взгляд. Мы зашли на КПП. В окошке торчало упитанное лицо сержанта. Ничего не изменилось. Что в прошлом, что в будущем, постовые всегда выглядят именно так. Выбирают их, что ли, по особым приметам?

Сержант поднял сонный взгляд, а затем уставился на мажора. Почему-то, в первую очередь, именно на него. То ли у Жорика морда более честная, то ли наоборот, сомнения вызывала сильнее, чем моя.

— Здравствуйте, — Мажор протянул справку из отдела кадров. — Я — новый стажёр. Милославский Георгий Аристархович.

— Вижу, — Постовой скользнул глазами по бумажке, а потом, наконец, повернулся ко мне. — А вы кто?

— Этот со мной. — Жорик высунулся вперёд, оттирая меня плечом. — Начальник отдела приказал привести его. Для каких целей, я не уточнял.

— Фамилия, имя есть у этого гражданина? Что он молчит, как вкопанный? Немой, что-ли.— Постовой с явной неохотой подтянул к себе какой-то журнал.

— Моя фамилия — Соколов. — Ответил я, хотя, было огромное желание блеснуть знанием старого кинематографа. Сказать, фамилия моя слишком известная, чтоб я ее называл. Шутка вышла бы отменная. Я улыбнулся, представляя реакцию постового. Интересно, кино это уже существует?

— Документы имеются при себе? Нужно записать вас в журнал. Давайте паспорт.

Я молча достал из кармана паспорт и передал его мажору, а он— постовому, который так посмотрел на нас, будто мы сейчас у него лучшие годы жили украли. Сержант внимательно прочёл фамилию, потом записал данные в свой журнал, тщательно выводя буквы. Как первоклассник. Даже губами шевелил, диктуя себе буквы.

— Можете проходить. — Постовой вернул паспорт Соколову.

Как только попали на территорию отдела, сразу направились в здание, которое находилось совсем рядом с КПП.

Буквально на пороге, наткнулись на мужика, лет сорока. Мне мужик был точно незнаком, как и я ему, а вот мажору этот товарищ обрадовался, словно родному.